Старшекурсница
Рындина в
сотый раз за
последние
полчаса
перевернулась
в кровати. Ей
не давали
покоя
поролоновые
бигуди - они
то норовили
залезть в ухо
(надо, надо
было
намотать их
покрепче!), то
царапали и
без того
утомленный
череп
пластмассовыми
деталями.
Старшекурсница
Рындина
снова
вздохнула и
распласталась
на животе.
Бигуди
послушно
вылезли из
ушей и
впились в
лицо. Завтра
Рындиной
предстояло
отвечать на
семинаре по
философии, и
она мечтала
выспаться.
Быть может, ей
это и удалось
бы, но
настырные
бигуди и не
менее
упорные
мысли о
жизненной
необходимости
сна в данный
момент
времени
напрочь
отогнали
того, кого
древние
греки когда-то
окрестили
Морфеем. Тут
еще и 30-я
комната
сверху вновь
начала
буянить.
Любовь
тамошних
обитателей к
громкой
музыке,
галопированию
вкупе с
восторженными
визгами
неоднократно
отбивали у
слабонервного
Морфея охоту
усыплять
Рындину. Она
со стоном
вперила
мутный взор в
потолок. Там
явно
разворачивалось
нешуточное
веселье:
сначала
люстру
сотрясал
глухой топот
и полные
воодушевления
вопли (Рындина
отметила, что
население 30-й
заметно
увеличилось),
затем
послышался
причудливый
барабанный
бой, к
которому за
почти 20 минут
звучания не
добавилось
никакого
аккомпанемента,
кроме
дребезжания
рындинской
люстры.
Вскоре
старшекурсница
Рындина
принялась
раздумывать
над
вопросами
бытия,
попутно
соображая,
где 30-я добыла
такую мощную
аппаратуру, в
какой песне
группы “Руки
вверх” они
откопали
этот
странный
стук, а
главное,
почему все
так внезапно
стихло?..
Немного раньше:
Младшая
из сестер
Зайченко шла
по
полутемному
коридору. Она
уже почти
достигла
двери в
крайнюю
секцию этажа -
там и до
родной 31-ой
комнаты
рукой подать,
- но вдруг
скудное
освещение
окончательно
погасло.
Зайченко -
старшая
готовилась
ко сну.
Священное
время перед
отходом в мир
грез она
традиционно
посвящала
выбору
наряда и макияжа на
следующий
день. Она как
раз пыталась
найти
логическую
связь между
семинаром по
естествознанию
и
необходимостью
надеть
стильную
бирюзовую
кофточку,
когда
раздался
грохот - кто-то
неистово
ломился в
первую,
обычно
намертво
закрытую,
дверь секции.
Зайченко
вышла в секцию и,
переглянувшись
с
изумленными
жителями
соседних
комнат,
опасливо
отодвинула
шпингалет.
Буквально
придавив
сестру
дверью в
секцию
влетела
Зайченко -
младшая. По ее
пронзительному
верещанию и
растрепанному
вид (а ведь
Зайченко -
первые
аккуратистки
этажа!) народ
понял, что
стряслось
нечто
ужасное.
Встревоженные
соседи
повысовывались
в коридор.
По
абсолютной
черноте
прохода
торжественно
шествовали
трое. На их
загримированных
а-ля Кощей
лицах
метались
отблески
огня, в руках,
торчащих из
густых
складок
простыней,
покрывавших
остальные
части их тел,
были
судорожно
зажаты свечи.
Кто-то
истерически
хохотнул, но смех не
нашел
поддержки в
рядах
зрителей,
количество
которых
постоянно
увеличивалось.
Уже из всех
секций
торчали
любопытные,
некоторые из
них даже
осмеливались
выйти в
коридор.
Тем
временем
троица
плавно
продефилировала
в конец
коридора и
развернулась.
Присутствие
публики их
нимало не
смущало.
Погруженные
в себя кощеи
двинулись в
обратную
сторону, но
теперь их
продвижение
сопровождалось
звуками - они начали
слаженно
выть. Один
кощей
завывал
особенно
высоко, из
чего
дрожащие
сестры
Зайченко
сделали
вывод, что
данное
существо -
женского
пола.
Остальные
певцы
неестественно
басили, то
повышая
голос, то
доходя до
предсмертного
бульканья.
Народ
попятился.
Внезапно
кощеи
перестали
скулить и
ринулись к
зрителям,
громогласно
оповещая их о
смерти
своего товарища
и приглашая
кого-нибудь
занять его
кровать в
комнате.
Обуреваемые
ужасом
мирные
жители
прыснули
врассыпную.
Вслушиваясь
в визг и топот
наверху,
старшекурсница
Рындина
горестно
вздохнула и
перевернулась
на другой бок.
Отчего-то
очень
захотелось
прогулять
философию и
пойти на
дискотеку.
В
это время в
семи из
двадцати
комнат
второго
этажа чудом
спасшийся от
упырей народ
откупоривал
неприкосновенный
до сессии
запас
валерианки.
Сестер
Зайченко при
этом заметно
трясло.
Остальные
комнаты
успокаивались
своими
силами. Но не
прошло и
десяти минут,
как самые
стойкие
начали
опасливо
выглядывать
в коридор.
Кощеи
расположились
неподалеку
от 30-й комнаты.
Перед ними
лежало нечто
в
человеческой
одежде; по
бесформенной
куче тряпок
на месте
головы
любопытствующие
решили, что
это, слава
Богу, чучело.
Сидящий
посередине
кощей
величественным
жестом
перевернул
пластиковое
ведро для
мусора (“Из
кухни сперли,
гады!”-
воспылала
праведным
гневом
староста
этажа) и начал
выбивать на
нем четкий
замысловатый
ритм. В
коридор
высунулись
уже даже
несколько
осоловелые
от
валерианки
лица. Внизу
старшекурсница
Рындина
сочинила
витиеватое
проклятие в
адрес группы
“Руки вверх”, “всех
этих
скачущих
слонов” и
перевернулась.
А трое в
коридоре
самозабвенно
отдались
музыке,
закатив
глаза. Глядя
на их
поблескивающие
в полутьме
белки
публика
возобновила
спор, с
помощью чего -
травки, клея,
водки или
таблеток -кощеи
добились
такого
единения душ.
Самые “продвинутые”
меломаны
также
принялись
выжидать,
когда “ударник”
устанет и
собьется со
своего
экзотического
ритма. На
несколько
минут на
этаже
воцарилась
небывалая
гармония -
народ, против
воли
пританцовывая,
погрузился в
философскую
беседу.
Вдруг
у кощея
женского
пола потухла
свеча.
Выхватив из
складок
своей
необъятной
одежды
огромный
кухонный нож
с надписью “Нерж”,
упыриха под
несмолкаемый
бой
мусорного “барабана”
принялась
методично
всаживать
его в
бездыханное
чучело. Народ
ринулся
допивать
валерианку.
…“Да
сколько же
можно там
отплясывать?!”
- мысленно
возопила
старшекурсница
Рындина,
буравя
взглядом ни в
чем не
повинный
потолок.
Когда
дрожащие
зрители
вновь
появились в
дверных
проемах,
кинжал “Нерж”
все еще был в
деле. Но к
троице в
коридоре
прибавилась
оторопевшая
дежурная с
фонарем. Она
как раз
подкралась к
кощеям, когда
личность с
ножом
вскочила на
ноги.
Не
обращая
внимания на
шарахнувшуюся
дежурную
упыриха
мирно
уложила нож
рядом с “телом”,
заняла
исходное
положение,
закатила
глаза и
начала
раскачиваться.
Все
попытки
дежурной
водворить
мусорное
ведро на
место ни к
чему не
привели -
кощей-ударник,
крепко зажав
его коленями,
все также
четко
выбивал ритм,
зато ожил
кощей №3. Он
поднялся,
взял
дежурную под
локоток и
вкрадчивым
голосом
поведал, что
их товарищ
умер (дежурная
ошалело
покосилась
на чучело), в
комнате
освободилась
кровать, и они
будут
чрезвычайно
рады видеть
старушку на
этом месте…
Внезапно он
откинулся
назад,
высунул язык
и,
грохнувшись
на пол, начал
биться в
конвульсиях.
“Во дает”, -
подвели итог
окончательно
успокоившиеся зрители,
провожая
взглядом до
лестницы
лихорадочно
крестящуюся
дежурку. И
только
младшая
Зайченко,
схватившись
за сердце,
удалилась в
комнату.
Припадок
продолжался
недолго. Как
по команде,
троица
поднялась, “тело
погибшего
друга”
аккуратно
взяли на руки,
и все также
торжественно
кощеи
удалились в
неосвещенный
лестничный
колодец.
И
чего только в
нашей общаге
не увидишь, -
резюмировала
Зайченко-старшая.
Второй этаж
был с ней
полностью
согласен.
Они
разошлись
распивать
остатки
валерианки, а
внизу,
пригрев в ухе
парочку
бигудей,
забылась
беспокойным
сном
старшекурсница
Рындина,
дождавшаяся-таки
пугливого
Морфея.
